“19 октября 1906 г.

Крестьяне смеются над девочками, когда те делают задачи: «Зачем Вам, девкам, счет? Муж будет пить, а ты за ними бутылки считать?». Я просила детей передать их родным, что, к сожалению, относительно мужей они правы, но относительно детей- роль грамотной матери будет иная: она заменит им учителя.

23 Октября 1906 г.
Вчера Федя, отдавая мне «Песнь о купце Калашникове”, прибавил, что он брал не для себя, а для отца. Маша читала матери, мать похвалила отцу, отец просил принесть. Вот какими путями распространяется просвещение…
6 Декабря 1907 г.
Бабы усиленно нападают на моих учеников за их любовь к чтению:”Да брось ты эту книгу! С ума скоро сойдешь. И какие вам книжки-то дают! Побасенки, да сказки. Вы бы Псалтырь читали, да житие святых угодников, а нешто это книжки! Так, одна глупость! Умерла одна старуха, бабы позвали детей читать Псалтырь, а дети не знали, что читать. Бабы переполошились: «Ну, вот и ученые, а что читать по покойнику и не знают. И чему она их там учит?... На другой день я спросила у священника и показала детям, что читать по покойнику.”








“Итак, я начала уроки в мужской гимназии. Занятия для меня представляли двоякую трудность. Мне впервые приходилось иметь дело с классом в 40 и больше человек и, кроме того, приходилось бороться с предубеждением окружающих к тому, что женщина вошла в стены мужской гимназии.

Назначение мое являлось вторым или третьи подобным случаем в России. Мальчики усматривали оскорбление своего мужского достоинства в том, что им будет преподавать “баба”; некоторые твердо решили не подчиняться женщине. Родители и часть учителей относились также с недоверием к тому, чтобы женщина могла справиться с 40 головорезами.

Ученики других классов останавливались, когда я проходила, чтобы посмотреть на такую диковинку, как женщина в мужском заведении. На всех лицах гимназистов было написано любопытство, на некоторых – недоброжелательство. Тем важнее мне было победить это предубеждение, справиться с классом, и я твердо решила этого достичь…”

В.Федявская ,
одна из первых женщин-преподавательниц, получившая в 1901 г. место в мужской гимназии.






«Начала я заниматься в Смоленских классах для рабочих с 1885 года…
По окончании Женских педагогических курсов я жаждала полезного общественного дела и подумывала стать сельской учительницей….в разговоре узнала, что за Невской заставой есть школа для рабочих…Тогда я оставила намерение ехать в деревенскую школу, мысль заниматься с рабочими увлекла меня…
В маленькой уютной комнате за длинными столами сидело человек 15-17 рабочих, некоторые из них были пожилые. Они с большим усердием - видно было, что им трудно - очень медленно писали. Один пожилой рабочий особенно привлек мое внимание. Пальцы его плохо сгибались, он был весь потный от усилий, которые употреблял, чтобы вывести буквы…
Начала я заниматься не без трепета( это был мой первый опыт) и совсем смутилась, когда один из учащихся, средних лет рабочий довольно мрачного вида, на мой вопрос ответил: «Если бы мы это знали, так и учиться в школу не пришли »

Е.И.Гердзей



О положении учителя.
По уровню зарплаты учителя резко отставали от многих представителей провинциальной интеллигенции. Так, в 1908 г. в Повенецком уезде Олонецкой губернии, где стоимость жизни всегда была высокой, учитель в зависимости от стажа получал 300–400 рублей в год, тогда как жалованье земского врача составляло 2000–2200 рублей в год, провизора – 1200 рублей, дантиста – 800 рублей.Лишь с точки зрения крестьянина-бедняка учитель, освобожденный от всех личных повинностей, получавший «рубль в день», а по старости – пенсию, был обеспечен неплохо.

Сельские учителя сетовали на то, что их возможности создать семью ограничены, поскольку деревенская девушка даже из крестьянской семьи среднего достатка считает школьного учителя с его скромными доходами «неудачной партией». Эта социально-демографическая проблема имела общероссийский масштаб: в конце XIX в. почти половина учителей и более 4/5 учительниц не имели собственных семей.

В результате для учительницы на одной чаше весов оказывались интересы дела, избранной профессии, а на другой – устройство личной жизни. Деревенским учительницам было непросто найти себе подходящего спутника: образованные девушки предъявляли более высокие требования к женихам. Поэтому не редкостью было создание учительских семей.



Материальное положение влияло на характер поведения учителя, его социальный облик, репутацию в деревне. Несвоевременная выплата зарплаты вынуждала жить в долг. Кредиторами учителей становились не только местные торговцы, снабжавшие продуктами, но и крестьяне, кормившие учителей с отсрочкой оплаты. Такая ситуация ставила учителя в унизительное положение. Отмечались факты, когда кредиторы приходили требовать возвращение долга прямо в класс.

Земские бюджетные обследования, проводившиеся в разные годы, показали, что у семейных учителей, имевших детей, почти все жалование уходило на питание. И это при том условии, что учитель обязательно преподавал дополнительные и необязательные предметы, заведовал школьным хозяйством и получал надбавки за стаж работы. В противном случае семья могла голодать.

Учителя с трудом могли дать образование, «вывести в люди» собственных детей. Большинство из них было вынуждено обучать дочерей во второклассных школах или в епархиальных училищах, а сыновей – в духовных училищах. Выбор определялся вовсе не тем, что учителя были склонны избирать для своих детей духовную карьеру, а лишь относительной дешевизной содержания в этих учебных заведениях.

Директор народных училищ Олонецкой губернии Д. П. Мартынов в 1895 г. замечал: "Грошовые жалования приводят и к грошовым учителям, а грошовые учителя дают и грошовые успехи..."



"Канский уезд. Сельские общества категорически заявили о нежелании открывать школы, так как содержание училищ падёт на отягощение мирского бюджета.

В Шеломках старое церковно-приходское училище прекратило своё печальное существование после ухода учительницы. То же случилось со школой в деревне Курай, где крестьяне отказались платить учительнице жалование.

В Устьянской школе ветхая изба покосилась набок, пол в трещинах, отхожее место общее для мальчиков и девочек..."

«Сибирская жизнь», 28 июня 1900 года.

источник